С индивидуально-психологической точки зрения забывание может пониматься как невозможность воспроизведения определенного содержания памяти, трансформация этого содержания в новую форму[i].

   С социологической точки зрения возможности потенциала забывания можно продемонстрировать на примере схемы типов социального действия М. Вебера. Как известно, М. Вебер выделял четыре типа: целерациональное, ценностно-рациональное, аффективное и традиционное. Наибольший интерес представляют первые два типа. Ценностно-рациональное действие является действием в соответствии с определенной ценностью (заповедью, требованием и т.д.), независимо от тех, прежде всего отрицательных, последствий, которые могут наступить для действующего индивида[ii]. Можно предположить, что это тип действия является альтруистическим.   Напротив, целерациональное действие можно истолковать как наиболее осознанное действие - с точки зрения рационального рассмотрения цели или возможных целей друг к другу, соотношения цели и средств, средств и последствий[iii]. В рамках данного анализа важно, однако, отметить другие аспекты этого действия.

    Прежде всего, возможно, что это действие эгоистическое, ведь, в отличие от ценностно-рационального действия, индивид преследует свои собственные цели (поскольку он не ориентируется на заповеди). Далее, такой индивид руководствуется максимой эффективности (наибольший результат при наименьших затратах), и потому в каждой данной ситуации он будет избирать соответствующую этой ситуации стратегию поведения. Таким образом, его поведение и мышление становятся антипрецедентными: в каждой новой ситуации надо действовать в соответствии с новыми условиями и как бы забывать, если это потребуется, способы действия в прежних ситуациях. Тем самым, благодаря М. Веберу, можно уточнить тезис Ницше о том, что забывание являтся необходимым спутником всякого действия[iv]. Забывание присутствует в поведении каждого индивида и, добавим, в каждом типе социального действия, но систематично и постоянно оно культивируется именно в целерациональном поведении.

   Пресловутая деловая гибкость и динамичность в интересующем нас аспекте - это как раз развитая способность индивидуального забывания, в случае необходимости предшествующих способов разрешения определенных ситуаций. Однако тем самым модель целерационального действия в качестве массовой модели поведения в капиталистическом обществе становится моделью «человека забывающего» и открывает путь для понимания процессов группового забывания. «Забывание - норма жизни» - так, вероятно, можно сформулировать один из девизов индустриального и информационного общества. 

    Отметим, что выведение забывания как модуса воспоминания из чисто психологического контекста и придание ему социального характера открывает, на мой взгляд, большие возможности для исследования данного феномена. Можно предположить, что забывание является сущностной чертой любого социально-исторического процесса и любой культуры[v], характеризует его с точки зрения прерывности, перехода в новое качество и т.д. Вместе с воспоминанием забывание – необходимое условие группового и личностного тождества. Воспоминание об определенном событии, напоминание - сакральное, ритуальное, идеологическое, культурное - об определенной системе ценностей, доминирующей в данном обществе или группе, означает одновременно забывание других событий и ценностей. Культура исторической памяти есть одновременно культура исторического забывания. В контексте советской истории, например, это означало, что воспоминание об Октябрьской революции 1917 г. исключало память об Иисусе Христе, краткий курс истории ВКП (б) – жития святых и т.д. Забывание становится для модернизаторов истории позитивным фактором, снимающим проблему традиции, и, следовательно, открывающим возможности мобилизации иных социально-культурных ресурсов, остававшихся вне системного влияния на предшествующей стадии развития. Г. Бенн, продолжая линию Ф. Ницше, отмечал психотерапевтически-мобилизационную функцию забывания: «Один из счастливейших даров человечества - это, без всякого сомнения, его плохая память. Оно в состоянии охватить взором самое большее одно-два поколения; отсюда его оптимизм… Отсюда вера каждого века, что он суть восход, зенит и победное сияние всего процесса развития»[vi]. В периоды общественных кризисов синхронность воспоминания и забывания нарушается, а различные меры соотношения воспоминания и забывания оказываются в центре политической борьбы. Революция как осуществление воли к забыванию означает избирательное забывание прошлого, что становится необходимым условием строительства нового общества. Добровольное или принудительное забывание становится тем самым серьезным фактором как личного выживания, так и социальной интеграции.

 Непрерывные зигзаги политической линии КПСС (Коммунистической партии Советского Союза) в советское время приучили население мыслить одномоментно и забывать сегодня то, что еще вчера следовало помнить. Массовое, действительно народное искусство забывания, прежде всего искусство (как умение) политического забывания, приобрело огромные масштабы. Длительная тренировка политического сознания в аспекте политического забывания не прошла бесследно и в конечном счете обернулась в 80-е гг. ХХ в. против ее организаторов. В целом можно предположить, что в модернизаторских движениях, даже независимо от желания идеологов, забыванию придается большее значение, нежели в консервативных.

    Это подтверждается историей попыток модернизации как всего общества, так и его отдельных сфер. Вот как, например, описывает ситуацию раскола православной церкви в XVII в. Б.А. Успенский: ”С точки зрения одной из конфликтующих сторон “знание” заключалось в овладении длительной и детально разработанной традицией, а “невежество” - в отказе от нее. С позиции другой — “знание” мыслилось как забвение традиции во имя краткого и рационального, ”ясного как солнце” сознания, а “невежество” усматривалось в следовании всем извивам традиционного мышления”[vii]. Никониане именовали невежеством связь с предшествующей традицией, а разрыв воспринимался как просвещение. Поэтому парадоксальным образом помнить означало быть невеждой, а забыть – значило просветиться[viii].

 И далее забывание в российской культурно-исторической традиции часто трактовалось как средство обновления, например, Ф.М. Достоевский в «Дневнике писателя 1881 г.» прямо призывает: «Забыть текущее ради оздоровления корней»[ix]. Аналогичные ситуации постоянно воспроизводятся в отечественной и мировой истории. Борьба русских передвижников против Академии художеств в русском искусстве конца XIX в., развитие современной рок-музыки, примитивной живописи, непрерывные попытки изобретения вечного двигателя, построения совершенного общества в различных сектах и коммунах - все это свидетельства осознанного и неосознанного утверждения забывания как плодотворной творческой позиции. 

   Не стали исключением и изменения общественного сознания в советском и постсоветском обществе в 80–90-е гг. ХХ в. Расширение исторической памяти с одновременной критической переработкой прошлого сопровождалось активным забыванием советских традиций в тех слоях населения, которые успешно адаптировались к условиям рыночного хозяйства. И напротив, эти традиции культивируются внутри тех групп, которые находятся в самоизоляции по отношению к развивающимся общественным процессам. Относительная синхронность массовых воспоминаний и забываний, которая была присуща советскому обществу, оказывается расколотой на ряд разнонаправленных сегментов. Эта децентрализованная разнонаправленность — при отсутствии терпимости по отношению к неодновременности - способствует дистанцированию отдельных индивидов и социальных групп друг от друга. Поэтому одной из задач при стабилизации и социальной гармонизации постсоветского общества становится поиск общего знаменателя, границ и форм забывания. В этом процессе возникает много вопросов, требующих подробного исследования: насколько эвристично изучение феномена забывания в категориях, предложенных французским исследователем П. Бертраном: как удовлетворенное или неудовлетворенное забывание?[x]; следует ли закрепить среди прав человека еще одно право - право на забывание; каково соотношение “естественного” (индивидуально-психологического, повседневного и т.д.) и “искусственного” (социально-принудительного, манипулируемого и т.д.) забывания?

 В целом же исследование феномена забывания может оказаться полезным при разработке теорий трансформации (модернизации) различных обществ.