3.3.      «Я есмь» как исходная проблема

    Первый ответ, первая характеристика человека, которая дается: "Я есмь. Но я не имею себя" (“Ich bin. Aberich habe michnicht”)[i]. "Я есмь" – вот начало и конец философского пути. "Я есмь" в начале – это чувство, это брожение, это Внутреннее, это глаз, не видящий    самого себя, это темнота непосредственно проживаемого мгновения, "Я есмь" в конце – это слияние субъекта с объектом, это мир как Родина и “Я” у себя самого и в мире как в уютном доме[ii]. Это состоявшаяся, наконец, встреча субъекта с самим собой.

     Утверждение в качестве изначальной характеристики бытия человека тезиса “Я есмь” — это не аналогия с классическим декартовским изречением «Я мыслю, следовательно, существую». Скорее, это его противоположность. «Я есмь» - это прежде всего телесное, ощущаемое Я. Тогда первенство – с точки зрения исходного пункта - отдается аффективной, а не когнитивной сфере бытия человека..

    “Я есмь” прежде всего означает: это Я Здесь и Теперь. Парадокс Здесь-Теперь заключается в том, что находящееся    ближе всего ко мне на самом деле наиболее отдалено от меня. В момент проживания мы слишком близки к самим себе. Сам проживающий (der Lebende) и проживаемое им являются настолько непосредственными, что они, по мнению Блоха, не переживаются. Отсутствует дистанция, необходимая для осознания самого себя и понимания самого себя. Подчеркнем, что Блох различает акт самой жизни (das Leben, здесь-живание, проживание) и акт переживания (das Erlebnis). Когда проживание переходит из настоящего в прошлое, оно интерпретируется, наделяется определенными личностными смыслами и таким образом становится переживанием[iii].

    Здесь следует оговориться, что слово "das Leben" традиционно переводится как «жизнь», однако в   духе блоховского динамизма напомним, что в немецком языке это слово является субстантивированным инфинитивом глагола "жить".   Трудность перевода заключается в том, что в русском языке глаголы   разделяются на глаголы совершенного и несовершенного вида, а в   немецком языке такое деление отсутствует. Поэтому в русском   варианте возможно акцентирование либо момента процессуальности,   либо статичности. Нами избран вариант процессуальный, где   подчеркивается незавершенность, длительность. В этом   смысле вся языковая стилистика Блоха – это царство   глаголов, прилагательных, причастий несовершенного вида. В    конкретном случае, чтобы сохранить общий корень и общую смысловую   основу парадокса вместо термина "жизнь" мы употребляем термин   "проживание" (хотя более логично было бы здесь введение некоего   "живания"). Слово "проживание", хотя и имеет налет канцелярита,   но помогает зафиксировать непосредственно длящееся   состояние Я.  

    Тогда то, что я проживаю в данный момент, отличается от того, что я вспоминаю (сознаю, чувствую) впоследствии про это проживание. Жизненность связана с тем, что стало ей чуждым — переживаниями, воспоминаниями. Эти переживания нагружают непосредственность жизненности. Кроме того, момент моего непосредственного проживания отличается от того, что видно со стороны, что видит другой индивид[iv]. И это не некое частичное свойство, присущее индивидам в силу определенных возрастных или личностных особенностей (например, период детства), но постоянное свойство всей жизни человека. Итак, жизнь как "живание"-проживание отличается от переживания. Отсюда крайне затруднено познание своей собственной жизненности (Lebendigkeit). 

 Таким образом, первичное описание человеческого существования дается через парадокс: непосредственность проживания означает, с одной стороны, близость к самому себе, с другой стороны, дистанцированность от самого себя – в смысле понимания и осознания. Этот парадокс позволяет, другими словами, утверждать, что индивид не тождествен самому себе как изначально, так и постоянно в процессе своей жизни. Не-тождественность становится атрибутом человеческого бытия, и в то же время постоянно этот атрибут дополняется другими атрибутивными моментами (о которых речь пойдет ниже), в результате чего постоянно возникают попытки достижения тождества с самим собой. Можно предположить, что в результате дистанцирования, то есть позднейшего осознания самого себя и своих действий, индивид снова приходит к самому себе, и возникает некая новая непосредственность, но уже опосредованная этой дистанцией. Таким образом, в процессе жизни индивида постоянно воспроизводится диалектика непосредственного и опосредованного, нетождественного и тождественного.

      Представление о темноте «Я есмь» представляется мне крайне важным не только в плане обоснования исходной позиции онтологической картины человека и общества, но и в плане методологии.

   Разрыв между переживанием и осознанием этого переживания означает, во-первых, онтологическое обоснование возможности и правомерности дополнительной и, что важнее, внешней интерпретации происходящего. Если уже сам по себе рефлектирующий индивид не тождествен себе как переживающему, то почему этим рефлектирующим не может быть внешний наблюдатель? Ведь даже по отношению к самому себе как переживающему, а точнее, пережившему, – рефлектирующий индивид является в определенной мере внешним. Конечно, определенное тождество (внутреннее) сохраняется, однако почему бы не допустить такой шаг со стороны внешнего наблюдателя? Таким образом, временной разрыв, пусть даже самый минимальный, становится основанием для легитимации позиции внешнего наблюдателя. Если индивид осмысляет самого себя, то возникает ситуация внутреннего раскола: с одной стороны, он представляется себе неким объектом, требующим интерпретации, с другой стороны, он сам как интерпретирующий, осмысляющий, является для самого себя как прошедшего уже неким внутренним внешним наблюдателем. Тогда и действительно внешний наблюдатель представляется вполне оправданным и даже необходимым. В каком-то смысле Блох выстраивает параллельную Фрейду линию рассуждений - только там бессознательное предстает как «черный ящик», а здесь проживание выражается через «темноту проживаемого мгновения».

 Тогда, кроме всего прочего, получает онтологическое, а не только гносеологическое, обоснование тезис традиционной филологической герменевтики о том, что можно лучше понять автора, чем последний сам себя может понять. В результате происходит обновление герменевтики путем ее онтологизации, отличающейся при этом от версий Хайдеггера и Гадамера.  

[i] Bloch E. Experimentum Mundi. Fr.a.M.,1975. S. 7. Обратим внимание на то, что даже этот, казалось, простой тезис : „Ichbin. Aber ich habe mich nicht” может быть переведен различным образом. В утверждении местоимения первого лица единственного числа “Ich bin” глагол подчеркивает уникальность, единственность существования индивиlа, ведь во втором лице этот глагол - “bist”, в третьем лице - “ist”. В русском языке такого различия нет: во всех трех лицах форма глагола одна - “есть”. Поэтому для усиления индивидуально-экзистенциального момента, на мой взгляд,походит старославянское “есмь”, которое позволяет точно передать смысл первой части блоховского тезиса. Что же касается второй части тезиса - “Aber ich habe mich nicht” - то здесь также возникают вопросы. Ведь глагол “haben” можно переводить и как “иметь” и как “обладать”.   Я предпочел первый вариант, как менее агрессивный и не связанный столь тесно с аспектом   отношения собственности. Конечно, выражение “я не имею себя” звучит несколько странно с точки зрения традиционного словоупотребления, но и в данном случае пришлось пожертвовать языковым комфортом ради точности перевода.