На главную Карта сайта Написать

      Вместо заключения: ГДР как “маргинал истории”

         Изначально ГДР находилась в некоем промежуточном положении. Она находилась между Востоком и Западом и не принадлежала ни Востоку, ни Западу. От стран Восточной Европы ее отделяли относительно высокий уровень экономики и определенные исторические традиции. С другой стороны, ГДР по многим показателям уступала ФРГ и другим странам Западной Европы и была к тому же отделена от них железным занавесом. Это заставляло искать такие модели самоидентификации, которые отражали бы реальное геополитическое положение и были приемлемы как для населения, так и для правящей элиты. Примером этому является характеристика ГДР как “первого на немецкой земле государства рабочих и крестьян”, “витрины социализма”, “осажденной крепости”. Провозглашение в 1967 г. тезиса о социализме как самостоятельной общественно-экономической формации преследовало в частности, цель представить ГДР государством, находящимся на одном уровне с СССР, а “модель ГДР” должна была служить образцом общественного развития для стран Восточной Европы. Оценка же ГДР как “высоко индустриализированного общества” должна была в какой-то степени уравнять ГДР со странами Западной Европы[i].

     Однако классовый подход во внутренней и внешней политике, провозглашение тезиса о существовании народа ГДР, создание берлинской Стены создавали предпосылки для своеобразной автаркии, загоняло это государство в некую изолированную нишу.     Отставание в экономическом соревновании со странами Запада, кризис идей и системы социальной самоидентификации порождало своеобразное “негативное ГДР-сознание” (Г. Гизи). Политическая ориентация СЕПГ на СССР и культурно-историческая ориентация большинства населения на Западную Германию порождали внутреннюю напряженность социальной жизни и общественного сознания.

 Жесткие формы политического контроля делали невозможной существование широкой легальной оппозиции, и потому единственной массовой формой протеста стало бегство из республики. Мечта о более справедливом обществе, гуманном социализме оборачивалась репрессиями против инакомыслящих. Все эти тенденции так или иначе проявлялись с самого начала создания республики. И все они противоречили тому, к чему призывал и стремился Э. Блох. 

    Краткая характеристика политической жизни ГДР приведена выше для того, чтобы читатель ясно представлял себе, очевидцем каких событий был Блох.

     Здесь есть определенный парадокс: Блох не мог не знать ни про восстание 1953 г., ни про чистки в СЕПГ, ни про сложные отношения руководства СЕПГ с критически мыслящей интеллигенцией. В то же время Блох оставался лояльным к политическому режиму и, по утверждению Каролы Блох, не хотел эмигрировать, несмотря на репрессии против него и его семьи[ii]. Если оставить в стороне такие очевидные психологические обстоятельства, как вера в социализм, наивность[iii], недоверие к империализму, то дело, вероятно, обстоит более сложно.

   Мне кажется, что ответ можно найти в уже упоминавшейся вступительной лекции “Университет, марксизм, философия” в Лейпциге в мае 1949 г., в которой Блох досточно ясно обозначил свои позиции. Он с воодушевлением излагает основные моменты своего мировоззрения и особенно подчеркивает, что настоящее время – это “поворотное время”, которое совпадает с моментом молодости: “Время, которое окружает нас, молодо”[iv]. Он убежден, что именно сейчас открыт путь к лучшей жизни, которого до сих пор не было в германской истории. Одна из главных задач – «распознать историко-философские (geschichtsphilosophische) тенденции нашего времени»[v], и действовать в соответствии с ними. Если мир в целом и история в частности – это эксперимент, а не «последний и решительный бой», то тогда меняется отношение к социальной реальности и «метаисторическое» отношение к истории позволяет быть терпимым оптимистом. Такая позиция позволяет находиться как бы над историческим процессом, позволяет ставить диагноз современности и выявлять «латенции» – скрытые тенденции. И тогда первые строфы гимна ГДР, о которых речь шла выше, могли восприниматься Блохом в более широком историческом, а не только узкополитическом, контексте.

   Отношение Блоха к современной истории позволяет говорить еще об одном его парадоксе: одновременной удаленности и приближенности к актуальной политике. С одной стороны, Блох был далек от политики: он не был членом СЕПГ, не принимал непосредственного участия в политической борьбе. С другой стороны, он оказывался постоянно вовлеченным в те или иные политические процессы современности: будь то борьба против фашизма, эмиграция или строительство социализма. Его, на первый взгляд, далекие от политики диагнозы, предостережения, напоминания оказывались, однако, наполненными энергией мысли, побуждающей к действию. Тем самым они представляли опасность для политических режимов как на Западе, так и на Востоке.   

   По моему мнению, философские и идеологические расхождения Блоха с правящей элитой ГДР были только вопросом времени, и если бы он не остался в ФРГ в 1961 г., то рано или поздно они проявились бы – только при более трагических обстоятельствах[vi].



[i] См: Geschichte der DDR. Informationen zur politischen Bildung. 2. Quartal 1991. S.20.

[ii] См.: Bloch K. Die Sehnsucht des Menschen ein wirklicher Mensch zu werden. Rede und Schriften. Bd 2. Moessingen-Talheim. 1989. S.67–72.

[iii] Руди Дучке пересказывал рассказ Блоха о событиях 1956 г., когда Вольфганг Харих, взбудораженный происходящим в Венгрии, посетил сначала советское посольство в Восточном Берлине, пытаясь договориться об отставке В.Ульбрихта. Не найдя там понимания, он отправился прямо к Ульбрихту и предложил последнему спасти немецкий социализм посредством отставки. Ульбрихт все это молча выслушал, предложил кофе собеседнику и затем вежливо попрощался с ним. Утром следующего дня Харих был арестован (cм: Dutschke Rudi. Im gleichen Gang und Feldzugplan // Materialien zu Ernst Blochs “Prinzip Hoffnung”. S. 219). В данном случае Блох рассказывал о политической наивности Хариха, но сам этот рассказ (возможно, как попытка изживания собственного прошлого) наводит на размышления   о некоторой наивности и самого Блоха, идущей еще из 1930-х гг.

[iv] Bloch E. Politische Schriften… S.275.

[v] Ibidem.

[vi] Карола Блох утверждала в одном из интервью в 1989 г., что Блох «…определенно радовался бы демонстрациям в Лейпциге и был бы на стороне народе против диктатуры» (Bloch K. Die Sehnsucht des Menschen, ein wirklicher Mensch zu werden. Bd 2. S.134). Возможно, Блох повторил бы судьбу Р. Хавемана, известного в ГДР ученого, профессора Университета им. А. Гумбольдта в Восточном Берлине. Р. Хавеман был убежденным коммунистом и находился во времена нацизма в заключении в той же бранденбургской тюрьме, что и Э. Хонеккер. Однако когда он в 1964 г. выступил с требованием деидеологизации науки, то был подвергнут репрессиям и вплоть до своей смерти оставался под домашним арестом. Несмотря на это, он постоянно поддерживал оппозиционные силы в ГДР и был одним из самых выдающихся диссидентов ГДР.