Противоречие между централизмом и регионализмом, о котором речь шла выше, нашло свое отражение и в изменениях общественного сознания, связанных с поиском новых ориентиров, прежде всего новой Родины.
После войны образ Родины изменился: географическая родина для восточногерманского населения уменьшилась более чем вдвое, население же Восточной Германии по отношению к предвоенному населению всей Германии составляло менее 25%. Ф. Фюман писал: “Народ Германской Демократической республики — это более не 80-миллионный народ. Мы — малый народ с огромными обязательствами”[i]. Для 700 тыс. беженцев из Силезии, Судет, Восточной Пруссии, осевших в ГДР, историческая родина была навсегда потеряна.
Сменились и характеристики политической Родины — возникла всесторонняя экономическая, политическая, идеологическая, образовательная ориентация на Советский Союз. Для членов коммунистической партии, проповедовавших идеологию интернационализма, особых трудностей не возникало. Существовавший с 1924 г. в немецком коммунистическом движении лозунг: “Коммунисты имеют только одну Родину — СССР”[ii] выполнял такую смыслообразующую функцию. Для остального населения это был процесс достаточно сложного привыкания: с одной стороны, факт поражения в войне и наличие режима оккупации не способствовали популярности данного лозунга; с другой стороны, после войны существовали настроения национального нигилизма, создававшие предпосылки для принятия этого лозунга[iii]. Обретение новой политической Родины – ГДР – сопровождалось ориентацией на достижения “старшего брата” — СССР. С июня 1951 г. традиционный лозунг немецких коммунистов: “Учиться у Советского Союза — значит учиться побеждать” — стал лозунгом официальной государственной политики во всех областях общественной жизни[iv]. Однако подобная ориентация закрепляла политическую пассивность, вводя ее в жестко регламентированные ритуальные формы. Кроме того, несовпадение русско-советских и восточногерманских культурных традиций, уровня и образа жизни порождало, несмотря на обилие различных официальных мероприятий и контактов, внутреннее, часто неосознаваемое, дистанцирование от официальной политики и от советской культуры в целом. Гораздо более близкая во всех отношениях культура ФРГ постоянно перевешивала чашу весов в свою пользу.
Отсюда возникала и постоянно воспроизводилась внутренняя антиномия образа Германской Демократической Родины, создававшая некое идеологическое напряжение, которое надо было снимать каким-либо образом. Одним из способов такого снятия стало формирование нового образа врага – западного империализма вообще и империализма ФРГ в частности и представление ГДР как осажденной крепости, “антифашистского защитного вала”[v]. Наличие такого постоянного и активного противопоставления позволяет говорить об определенном «негативном синтезировании» всех характеристик новой Родины как ведущей тенденции при создании этого образа.
[i] Фюман Ф. 22 дня или половина жизни. М.1976. С.171.
Общее антинациональное настроение, царившее после войны в обеих частях Германии, выражено в словах западногерманской писательницы Э. Лангассер, сказанных в 1947 г.: “Поэт берет слова “кровь”, “почва”, “родной очаг”, “родина”, “герой” и др., взвешивает их на ладони и с отвращением отбрасывает. Ими злоупотребляли, их опозорили, опустошили, они стали псевдопоэтическими и более того — смешными” (цит. по: Фрадкин И. Литература новой Германии. Очерки и статьи. М.1959. С.73). О познании родины см. также: Кант Г. Рассказы и размышления. М.,1984, С.307–347; об аналогичных трудностях послевоенной национальной самоидентификации западных немцев см.: ФРГ глазами западногерманских социологов. М.,1989. С. 257–280; а также: Graf von Krockow Ch. Heimat. Erfahrungen mit einem deutschen Thema. Muenchen,1992.
[iv] См: Фоске Х., Ницше Г. Вильгельм Пик. М.,1978. С. 304. а также: ГДР. Становление и рост. К истории Германской Демократической Республики. М.1977. С.142–143. Ориентация на СССР означала следование в фарватере той политики, которая разрабатывалась в Москве и в случае изменения той или иной политической стратегии и тактики создавала большие проблемы для руководства ГДР. Так произошло и в середине 1980-х гг., когда политическое руководство СЕПГ отмежевалось от процессов, происходивших в СССР: в октябре 1987 г. развернута кампания против кинофильма “Покаяние”, в ноябре 1988 г. запрещено распространение советского журнала “Спутник”, изъяты из свободной продажи журналы “Новое время”, “Проблемы мира и социализма”, запрещены к показу советские фильмы “Комиссар”, “А завтра была война”, “Холодное лето 53”. См.: Wir sind das Volk. Aufbruch 89. Halle; Leipzig, 1990. Э. Кренц отмечал позже, что дистанцирование от политики М.С.Горбачева спровоцировало конец ГДР (Spiegel. 1991. N6. S. 56). Однако такой запрет усилил интерес к событиям, происходившим в СССР. Вера в возможность влияния советского руководства на руководство ГДР особенно ярко проявилась в дни празднования 40-летия ГДР в Берлине, когда во время факельного шествия молодежи раздавались крики «Горби, помоги нам!» (см.: Кислинг Г. Отказ от политики “с позиции силы”: аспект политической философии // СССР- ФРГ: навстречу друг другу. Духовные предпосылки и проблемы сотрудничества. М.,1990. С. 217). Подобные упования на помощь извне оказались очень кстати, когда взоры жаждущих перемен устремились с Востока на Запад.
В ГДР были предпосылки для появления “немецкого Горбачева”, на роль которого более других мог бы претендовать Ханс Модров, бывший окружной секретарь Дрездена, с ноября 1989 г. по апрель1990 г. премьер-министр ГДР (см. о Х. Модрове: Arnold K.-H. Die ersten hundert Tage des Hans Modrow. Berlin,1990); но темпы развития политической жизни исключали возможность повторения советского варианта.
Ориентация на СССР означала и заимствование некоторых идеологических конструкций, например “успехи, несмотря на ...(бедность, происки империалистов, внутренний заговор и т.д.)”. Именно это обстоятельство улавливалось советскими дипломатами, работавшими в ГДР: «...К середине 70-х гг. и еще больше к началу 80-х гг. стало ясно различимы признаки роста самосознания ГДР как особой части немецкой нации. Возникло понятие “патриотизма ГДР”. Росло чувство гордости за достигнутое в условиях, которые были гораздо менее благоприятны для ГДР, чем для ФРГ… за более справедливую организацию общества” (“ мы живем беднее, но у нас нет и социального разрыва между богачами и нищими, организованной преступности и т.д.)» (Максимычев И., Меньшиков П. Единое германское отечество? // Международная жизнь.1990. N 6. С.39).
[v] О формировании образа ГДР как осажденной крепости см.: Хайнрих Э., Ульрих К. Вражда с первого дня. М.,1983. Особенно отчетливо это проявлялось в изображении Восточного Берлина как фронтового города (см: Keiderling G., Stulz P. Berlin 1945-1968. Zur Geschichte der Hauptstadt der DDR und der selbstaendigen politischen Einheit Westberlin. Berlin, 1970).