Образ ГДР в советском массовом сознании (к постановке проблемы)

2. Стереотипы восприятия.

Стереотипы восприятия хорошо изложены в предисловии к путеводителю „Небольшое путешествие по ГДР“: „Может быть, думая о ГДР, Вы вспоминаете о Лейпцигской ярмарке или о Дрезденской Картиной галерее, а может быть, об оптике, выпускаемой цейсовскими заводами, или о майсенском фарфоре, или о кружевах из Плауэна“[9]. В данном высказывании, связанном с скорее с туристическим восприятием страны,   отражены характерные культурные символы, связанные прежде всего с традициями Германии. Однако поскольку сотрудничество ГДР и СССР носило всесторонний характер, то в работах, посвященных различным его аспектам, можно обнаружить и ряд других обобщений[10], о чем мы и будем говорить дальше.

3. Исходное противоречие и его модификация.

3.1. Прежде всего, это постулирование превосходства СССР сначала над Германией и ГДР. Отвлекаясь от общеизвестных фактов военного превосходства, авторы (а особенно бывшие фронтовики) подчеркивают морально-идеологическое превосходство советских людей, которому противостояло «идейное и моральное разложение среди немцев, не нашедших в себе силы самим освободиться от фашистской диктатуры»[12]. Это превосходство было особенно значимо в первые послевоенные годы[13].

 Далее, это превосходство по природным ресурсам: «ГДР... опирается на поставки из СССР по природному газу на 100%, нефти - примерно на 90, железной руде - на 65, древесине - на 100 и хлопку - почти на 90 процентов»[14] Это постоянный ресурсный рефрен сопровождался иногда своеобразными демагогически-экономическими аргументами: «..предметы длительного пользования в ГДР в два-три раза дороже, чем в Советском Союзе»[15]. К нему примыкает то, что можно было бы назвать климатически – производственным превосходством,  выливающимся в самые различные легенды и байки о немецкой «морозофобии». Вот один из характерных рассказов: «Лет десять назад мне довелось быть в ГДР зимой. В январе обильно выпал снег и ударили морозы. Остановились поезда, нарушилось отопление и водоснабжение целых районов. Ощущались острые перебои в работе ряда отраслей промышленности. И это всего при двадцати градусах ниже нуля!» [16].

3.2 Логическим следствием позиции превосходства (первенства, большей опытности) становится установление вертикальных отношений «учитель – ученик», нашедших воплощение в знаменитом лозунге «Учиться у Советского Союза - значит, учиться побеждать»[17]. Но это означает повторение советского опыта в национально-специфическом варианте ГДР и тем самым определенную советизацию восточногерманского общества. Соответственно, авторы замечают и подчеркивают общие моменты. Конфискация земли у помещиков характеризуется следующим образом: «загудела провинция, заворошилась, - с довольной улыбкой сказал Василий Михайлович. - Как и у нас в свое время (выделено мной. – СВ)[18]. Строительство крупной электростанции оценивается по аналогии с СССР: «Название «Боксберг» стало для немецкого народа таким же популярным, как и у нас Магнитка, Днепрогэс. Братск, Дивногорск»[19]. Вообще, проведение аналогий становится излюбленным приемом: когда речь идет о конце войны, то возникает - в совершенно иных исторических условиях - архетип героя, уставшего ждать и нарушающего привычный ход событий – в данном случае пример матроса Железняка[20]. Когда речь идет о выходе ГДР на мировые морские пути, используется образ «окна в Европу»[21] и т.д..

3.3. Однако превосходство СССР не было направлено на закрепление подобного положения, наоборот, оно предполагало постепенное выравнивание позиций и в этом усматривалось искренность советской стороны. Здесь просматривается, прежде всего, мотив помощи поверженному противнику: «Только что генерал рисковал своей жизнью на фронте. А тут – поворот на 180 градусов: стал помогать вчерашнему противнику!»[22]. Мотив помощи многократно повторяется в самых различных вариациях, но основной идеей является,   как нам кажется, скрытая христианская линия – в виде сострадания к ближнему[23]. Эта помощь была искренней, дружеской[24] и в этом своем качестве отличалась от отношения других союзников к местному населению: «К немцам американцы относились как к неграм»[25].

С другой стороны это христианское чувство парадоксальным образом сочеталась с советской садомазохистской моделью самоформирования и, следовательно, самопреодоления человека, изменения себя и властвования над собой[26]. Военная и послевоенная литература полна примерами такой внутренней борьбы, которая - в силу разного рода внешних и внутренних обстоятельств - не всегда разрешалась в пользу побежденных. Примером первого варианта является офицер, у которого погибла вся семья, он не хочет быть комендантом, но ему приказывают и он становится комендантом, притом очень хорошим: «… вчера он воевал против немцев, а сегодня помогает им!»[27]. Примеры второго варианта действий приведены в книге воспоминаний известного германиста и автора «Вуппертальского проекта» Льва Копелева «Хранить вечно»[28]. Так, на основе мотивов сострадания и помощи, основанных на идеологическом (при этом внутренне противоречивом) тезисе о невиновности немецкого народа закладывался фундамент и становилась возможной легитимация советско-гдровской дружбы.

 Легитимация ГДР имела и исторический аспект, воспроизводившийся во многих публикациях. Речь шла не только о связи с огромным культурным наследием, позволявшим благодаря своей непрерывности компенсировать разрывы и провалы германской политической истории, но и укоренить происхождение ГДР не в субъективной политической воле оккупационных войск, а в определенных исторических  тенденциях. Если  «социализм, воплощающий исторический прогресс, благополучие и будущее народов, обладает превосходством, он неодолим»[29], то в этом своем качестве он воплощает прогрессивную направленность истории. Так появляется телеологизм – ведь вся предшествующая история Германии находит свое апофеозное выражение в существовании ГДР. Но тогда возможна и инверсия телеологизма – в виде тезиса о том, что усилия предшествующих поколений революционеров не пропали даром и тогда получают смысл все жертвы, лишения, классовые бои и т.д. Этот момент был хорошо выражен в реплике одного мекленбужца: «Я вот думаю, какая условная вещь хронология. Тридцать лет исполнилось нашей республике,а началась она для меня с того самого часа, когда вступил в партию. Выходит, уже больше шестидесяти лет я работаю на ГДР»[30]. Согласно такой позиции, в зависимости от точки и субъекта отсчета ГДР может быть не 30 или 40 лет, а 60 лет или больше. Так социалистическая республика оказывается укорененной в исторических судьбах людей и отдельных групп (партий, объединений и т.п.) и благодаря этому обстоятельству распространяется далеко в прошлое. Во-вторых, произошло уплотнение временного ритма – ведь за немногие десятилетия существования ГДР были решены традиционные больные проблемы германского общества:«искоренены фашизм, империализм и милитаризм… восстановлено единство рабочего класса»[31]. Это означало не только волевое ускорение исторического процесса, навеянное советским опытом («время, вперед!»), но и объективное уплотнение исторических преобразований.

4. Переход к партнерским отношениям связан с укреплением и развитием социалистического немецкого государства. Если на XI съезде СЕПГ в 1976 г. ставился вопрос о строительстве развитого социалистического общества, то это – при всех возможных оговорках - означало новое самосознание политической и хозяйственной элиты ГДР: «Большие успехи, достигнутые республикой за годы социалистического строительства, выдвинули ее в число десяти наиболее развитых в промышленном отношении государств мира»[32]. Но успехи были и в других сферах, например, в спорте и достижения спортсменов ГДР на Олимпиадах заставляли говорить о ГДР как о спортивной сверхдержаве. Исходное противоречие, связанное со второй мировой войной, рассматривалось как разрешенное.

4.1.Наступает новый этап в отношениях СССР и ГДР, происходит выравнивание неравенства и переход к паритетному партнерству. Это отражается и в публикациях – «обмен опытом» становится постоянным рефреном: «Наши друзья - дотошные ученики, Впрочем, не то слово – «ученики». И нам надо у них учиться…»[33], «…опыт по использованию бывших угольных разработок был не только изучен, но и с успехом применен в Советском Союзе, в частности, в Экибастузе»[34]. Партнерство в сфере экономики означало, что «каждая новостройка молодой республики была новостройкой дружбы»[35]. Постоянно воспроизводится параллелизм экономических и дружеских отношений: «Дружеские связи между предприятиями СССР и ГДР существуют уже не один десяток лет. На многих заводах в Берлине или Лейпциге, в Магдебурге или Дрездене вам с гордостью расскажут о сердечных отношениях с коллективом того или иного советского предприятия. Друг к другу ездят делегации, идет обмен опытом партийной, профсоюзной, молодежной работы. Стали обычными обмены и целыми рабочими бригадами»[36].

4.2.Однако, чем более всесторонними и открытыми становятся отношения, тем более откровенно можно говорить о проблемах и расхождениях во взглядах. Различия наблюдаются, прежде всего, в сфере трудовой этики, где сталкивались традиционные педантично-немецкие и аврально-советские представления о трудовом процессе: «Однако не все у Круглякова шло гладко. Строгий распорядок, которого неукоснительно придерживались немецкие товарищи, иногда входил в противоречие с производственной технологией»[37]. Если советские монтажники были готовы работать несколько суток подряд, без больших перерывов, то для немецких монтажников это был «большой непорядок». Вызывает удивление и время начала работы: «В ГДР трудовой день начинается раньше, чем у нас. Производственники – обычно в семь, учреждения – в восемь. Совещания, симпозиумы, съезды – тоже в восемь»[38]. Особо болезненный пункт – это культ бережливости и экономии, который пронизывал буквально все сферы жизни ГДР – от производственного процесса на крупном комбинате до освещения подъезда в жилом доме. Отсюда у советских авторов появляется некий внутренний надрыв, который, однако, тщательно маскируется: «Не раз убеждался, что в ГДР   вкладывают в понятие «бережливости», «рачительности» более глубокий смысл, чем мы, не сводят ее к простой экономии»[39]. Так появляется латентная функция косвенной критики экономической ситуации в СССР. Характеризуя, например, развитие садоводства в ГДР и повествуя о «садах Шребера»[40], автор рассказывает о порядке на садовых делянках, о подведении водопровода и дороги к коллективным садам, о кредитах на покупку сада, помощи в строительстве садового домика, о заготовительных пунктах на территории садов, где можно сразу сдать излишки выращенного урожая и т.д.[41]. Обращенные к советскому читателю, эти строки могли вызвать уважение и зависть по отношению к восточным немцам и досаду при воспоминании о собственной садовой Одиссее.

4.3. Фиксируются не только экономические, но и культурные различия. Так, в публикациях появляется вечно популярная тема молодой семьи и воспитания детей: «Прежде всего - самостоятельность совсем еще юных людей. Такими их воспитывают с детства. Возле магазина стоят коляски. Мамы что-то покупают, а малыши спят себе, посапывают. Но вот кто-то из них проснулся, заплакал. Но это никого не тревожит. Даже мать, если она рядом. Поплачет и перестанет. Так надо. Для самого малыша. Едва ребенок начинает ходить. Он должен делать все сам. Сам одевается сам делает уроки, сам собирает модель из конструкторского набора, предварительно сам разобравшись в схеме и отложив нужные детали. Самостоятельность и любознательность ребенка поддерживают всегда и везде: дома, в детском саду, в школе. Немцы говорят: чего не узнает Гансик, того не будет знать Ганс»[42]. Отмечается и жесткость в отношениях между поколениями: «Поженились молодые – путешествие, медовый месяц и прочее, и прочее. Но вот началась жизнь со всеми ее заботами, большей частью мелкими, бытовыми. У наших немецких друзей на этот счет такое правило: женились, обзавелись ребенком - зер гут! Живите и воспитывайте своего наследника (или наследницу) сами. Как это делали мы»[43]. Однако, в целом большинство авторов отмечает комфортность, предсказуемость, обустроенность повседневной жизни в ГДР. Запущенность быта в СССР (прежде всего в провинциальной России) резко контрастировала с благополучием восточногерманского населения. Различие в традициях повседневности в ГДР и ССР приводило к тому, что возникала ситуация культурного шока от образа жизни восточных немцев[44]. Его в большей или меньшей степени испытывали   все советские посетители ГДР - журналисты, специалисты и рабочие, солдаты и офицеры. Этот шок преодолевался по-разному: от бегства солдат и офицеров в Западную Германию, скупания всевозможных предметов длительного пользования и отправки эшелонов с имуществом на родину до защитной реакции в форме гендерного национализма или негативной оценки («русские девушки самые красивые», «немцы слишком холодны при воспитании детей» и т.д.). Сохранявшееся военное превосходства СССР начинало проигрывать в соревновании с повседневностью ГДР. Бытовое превосходство ГДР приобретало все большую значимость как в глазах восточных немцев, так и воинского контингента ГСВГ.

5. Подведем некоторые итоги.

5.1.Позитивный образ ГДР был нужен не только правящей элите СССР, он был нужен всем советским людям, ибо он, как «витрина социализма», свидетельствовал о правильности пути, выбранного СССР и это была легитимация советского пути извне.

5.2.Превосходство СССР по мере развития ГДР постепенно сходило на нет и превращалось в отношения экономического, политического, культурного партнерства. Сохранявшееся советское военное превосходство потеряло свое значение и вступило в противоречие с восточногерманской культурой повседневности, что послужило впоследствии серьезным детонатором при разрушении сложившейся системы советско-гдровских отношений..

5.3.В целом же существовала надежда на ГДР как на союзника. Вместе с тем оттуда не ждали чего - то нового, необычного. ГДР не диктовала моду в музыке, живописи, литературе. Это был консервативный образ, в котором определяющими были бесконфликтность, определенность движения к развитому социализму, эффективность («наиболее развитая страна социалистического блока»). Тем самым ГДР выступала как воплощение советского сознательного и подсознательного стремления к лучшей жизни.

6.Представленные выше рассуждения являются лишь первым наброском проблемного поля и вызывают, в свою очередь, новые вопросы.

6.1. Может ли рассматриваться идеализация образа ГДР в советском массовом сознании посредством политической и страноведческой литературы как часть стратегии построения идентичности советского человека в послевоенное время? Возможна ли была такая идентичность без чувства какого-либо превосходства?

6.2. Не свидетельствует ли быстрый распад общества «Германо-советской дружбы» не столько о неискренности восточных немцев, сколько, во-первых, об определенной автономности культурных практик повседневности по отношению к официальной идеологии, и, следовательно, о необходимости корректировки традиционных представлений о тоталитарном обществе в ГДР, а, во-вторых, о различном – функционалистском и метафизическом - понимании дружбы, присутствующем в культуре различных этносов? 

6.3. Имеет ли опыт построения дружеских отношений между населением ГДР и СССР значение в современных условиях столкновения различных цивилизаций и ситуаций вступления войск одного или нескольких государств на территорию другого государства? Не демонстрирует ли история сотрудничества ГДР и СССР возможность – пусть хотя бы ограниченного - примирения двух народов после только что закончившейся войны?

6.4. Может ли рассматриваться влияние СССР на ГДР не только в рамках имперско-тоталитарной парадигмы, но и в рамках своеобразной попытки ранней глобализации? Не прошли ли СССР и ГДР такие этапы в своем взаимодействии, которые в своем основном содержании будут воспроизводиться, пусть и в иных исторических формах, в современных условиях глобализации?

[1] Даже в серьезных исследованиях господствующий идеологический императив заставлял авторов давать определенные оценки. Так, в фундаментальном исследовании А.А. Демина и С.Б. Лаврова «ФРГ сегодня. Некоторые актуальные проблемы экономики, науки, политики» (Лениздат, 1973) постоянно встречаются выражения: «сложнейшие проблемы в области сельского хозяйства ФРГ не только существуют, но и продолжают усложняться» (с.131), «…университеты и другие вузы ФРГ размещены далеко не лучшим образом» (с.264), «в ФРГ нарастает волна массовой наркомании»(с.381) и т.д. См. также: Федеративная Республика Германии. М., 1983. Отвлекаясь от вопроса об истинности вышеприведенных оценок, отметим их «алармистский» характер, резко контрастирующий с бодро-оптимистическими анализами и репортажами из ГДР. Более спокойным тоном отличаются книги В.А. Боброва - ФРГ. Штрихи к портрету. М., 1978. И В.П. Федорова - ФРГ: очерки общественных нравов. М., 1986.

[2] Эпоха своеобразного романтизма в отношениях с Западом продолжалась до второй половины 1990-х г. и характеризовалась надеждами на быстрое сближение и взаимопонимание во всех сферах внутренней и внешней политики. В этой связи поток позитивной информации из и о «старой» ФРГ увеличился во много раз по сравнению с концом 1980-х гг. Исчезновение идеального образа ГДР было компенсировано конструированием идеального образа ФРГ. Соответственно, можно предположить, что одной из причин массовой эмиграции из России в Германию было такое «розовое» представление о благополучном и бесконфликтном западногерманском обществе.

[3] См., напр: Bilanz und Perspektiven der DDR-Forschung. Herausgegeben von Rainer Eppelmann, bernd Faulenbach und Ulrich Mählert im Auftrag der Stiftung zur Aufarbeitung der SED-Diktatur. Paderborn, 2003.

[4]Современное состояние восточно-германских граждан („Осси“) характеризуется своеобразной „остальгией“, которую можно расшифровать как ностальгию по ГДР. Первая волна интереса к ГДР наблюдалась в первой половине 1990-х гг.. а потом постепенно пошла на убыль. Однако сейчас снова заметен рост интереса к восточногерманской истории и, особенно, культуре. Организуются различные выставки – например, «Подъем и падение модерна»(Веймар, 1999), „Искусство в ГДР“(Берлин, 2003) и т.д., выпускаются различные товары, имитирующие или воспроизводящие символику ГДР. В г. Айзенхюттенштадт создан музей культуры повседневности ГДР – См об этом.: Dokumentationszentrum Alltagskultur der DDR. Sammlung, Ausstellung, Bibliothek. Eisenhüttenstadt, 2001 (см. также о культуре повседневности ГДР:www.ddr-alltagskultur.de).   Сохранению памяти посвящены и новые мемориалы, созданные на месте прохождения германско-германской границы – в Берлине это, в частности,  Берлин-Хоэншёнхаузен (Die Gedenkstätte Berlin-Hohenschönhausen – см. об этом: www.stiftung-hsh.de), в Саксонии-Ангальт, например, пограничный переход Мариенборн (Die Grenzübergangsstelle Marienborn (www.grenzdenkmaeler.de). См. общий обзор в: Behrens H.,Wagner A.(Hrsg). Erinnerungsorte. Institutionen und Formen der Auseinandersetzung mit der SBZ-und DDR-Geschichte. Forum Verlag, Leipzig, 2003. Особая роль принадлежит Форуму современной истории (Zeitgeschichtliches Forum) в Лейпциге, открывшемуся 9 октября 1999 г. (см.об этом: Einsichten. Leipzig, 2000). Проводятся многочисленные конференции, среди них в 2003 г. состоялись: «Вообще все гораздо более разнообразно. Вторая конференция по исследованию ГДР»(Берлин), «Асимметрично переплетенная параллельная история? История ФРГ и ГДР в выставках, музеях и памятных местах» (Реклингхаузен). При этом мы не затрагиваем другого, агрессивно-негативного аспекта в отношении ГДР, выражающегося в уничтожении и принудительном забывании символов ГДР, о чем свидетельствует, например, решение комитета по культуре бундестага (от 7.11. 2003 г.) о сносе Дворца республики. 

[5] Число туристов с каждым десятилетием нарастало. Если в 1970 г. ГДР посетило 32682  туриста из СССР, то в 1980 - 75 766, в 1984 – 100 748, 1985 – 115 548 человек // Карманный статистический справочник Германской Демократической Республики 1986. Берлин, 1986. С. 137.

[6] Положение о дружбе содержалось в одной из статей Конституции ГДР: «Германская Демократическая республика навечно и необратимо связана узами дружбы с Союзом Советских Социалистических Республик. Тесный и братский союз с СССР гарантирует народу Германской Демократической Республики дальнейшее продвижение по пути социализма и мира» // Конституция Германской Демократической Республики. Дрезден, 1975 . С.12.

[7] «Почти за полстолетия существования группы с ней связали свою судьбу 540 тыс. офицеров, 180 тысяч прапорщиков, 5 млн.380 тысяч солдат и сержантов. Если сюда добавить 416 тысяч рабочих и служащих да 1,5 млн. членов семей военнослужащих, получится солидное государство – более 8 млн. человек» // Болтунов М. ЗГВ: горькая дорога домой. СПб, 1995. С. 100. Впечатления, прежде всего, офицеров ЗГВ от взаимодействия с представителями местной власти и хозяйства очень часто - вплоть до сегодняшнего дня - остаются позитивными и чем положительнее характеризуется это сотрудничество, тем больше вопрос возникает о его причинах и последствиях. Логично также поставить вопрос о существовании „остальгии“ и в России – по крайней мере у двух групп: во-первых, у тех бывших школьников, кто жил с родителями и учился в гарнизонах ЗГВ, во-вторых, у бывших военнослужащих ЗГВ. Что касается взаимоотношений советских солдат и офицеров с местным населением, то в специализированных журналах ФРГ стали появляться интересные статьи на эту тему. См., например: Satjukow S. Sowjetische Streitkräfte und DDR – Bevölkerung // Deutschland-Archiv 2003, %u2116 3. S. 414-428.

[8] Разумеется, есть и серьезные исследования, отличающиеся своим тоном от поверхностной публицистики. См., например: Кузьмин И.Н. Поражение. Крушение ГДР и объединение Германии. М.,2003; Максимычев И.П. «Народ нам не простит…»Последние месяцы ГДР. Дневник советника-посланника посольства СССР в Берлине. Доклад 98. М., 2002.

[10]Рекомендательный библиографический справочник «Германская Демократическая Республика» (М., Книга, 1983) из серии «Страны и народы мира» насчитывает 794 названия работ по истории, экономике, культуре, науке, философии Германии и ГДР.

[11] Цит. по: Горяева Т. Убить немца. Образ противника в советской пропаганде // Родина, 2002. %u2116 10, с. 43.

[12]Абызов В., Брок Г. ГДР: будни и праздники. М., 1984 . С. 11. Более того, это превосходство было связано, особенно после окончания войны, с осознанием фронтовиками, работниками Советской военной администрации в Германии примитивных стереотипов немецкого населения о советских людях: «Какие дикие представления имели о нас немцы! И не простой человек с улицы, но и образованные, культурные люди, интеллигенты. Был случай, когда один такой интеллигент, осмелев, попросил меня показать, действительно ли у нас на пиджаках, там, где обычно нашивался знак фирмы, проставлен номер. – Мне говорили, - смущенно объяснял мне интеллигент, - что у вас костюмы не личные, а государственные и выдаются только тем, кто выезжает за границу… Правда ли это? Были вопросы и почище… » // Вайс Г. Утром, после войны. М., 1984. С.209.

[13] «Борьба за Берлин была знаменательна не только героикой и доблестью наших людей. Советские войска показали здесь свое огромное моральное превосходство, проявили высокое благородство и гуманность по отношению к жителям германской столицы» // Корольков Ю. В Германии после войны. Записки корреспондента. М., 1951. С. 8. Автор этой книги, Ю. Корольков, прибывший с группой писателей в Германию на Нюрнбергский процесс в конце ноября 1945 г., так описывал свои впечатления: «Какими убогими, темными и тесными шахтами выглядели берлинские станции метрополитена по сравнению с подземными дворцами московского метро. Но в то же время удивило, что в разбитом городе поезда ходят строго по расписанию» // Там же. С.6.

[16]Там же, С.32. Здесь надо отметить следующий парадокс: военный миф о мерзнущих немцах развеивается мирным опытом общения с ними. Национальные традиции сна в холодной спальне в сочетании с занятиями спортом, закаливанием и терпеливостью свидетельствуют об индивидуальной «морозостойкости», которая расходится с производственной «морозофобией».

[17]Этот лозунг воспроизводился в разных вариантах, например, в сфере молодежной политики: «Мы учимся у наших лучших друзей – пионеров-ленинцев» // ССНМ - гвардия молодых. М., 1973.С.11. Но если еще в середине 1980-х гг. журналист Г. Вайс мог написать: «Жители шахтерского городка до сих пор гордятся тем, что к ним в гости приезжал знаменитый русский ученый Менделеев, когда узнал, что в Ауэ найден предсказанный в его знаменитой периодической таблице один из важнейших элементов – германий»// Вайс Г. Утром. После войны. М., 1985. С.3, то российский социолог А.Г. Здравомыслов в 2000 г. при интервьюировании видных немецких экспертов, фиксирует, в частности, такое высказывание одного из респондентов: «…к концу 80-х гг. сложилось очень плохое отношение к русским. Многие восточные немцы ненавидели русских, прямо скажем. Такое отношение сложилось в ГДР к середине 80-х гг. Причем, преимущественно у простых людей сложилось очень негативное отношение» // Здравомыслов А.Г. Немцы о русских на пороге нового тысячелетия. М., 2003. С. 378.

[18] Абызов В., Брок Г. ГДР: будни и праздники. М., 1984. С. 14. Речь не только о коллективизации сельского хозяйства, но и о подготовке кадров. Когда в ГДР прибыли трактора из СССР, то «первыми инструкторами, которые обучали немецких трактористов вождению советских машин, были советские танкисты – участники Сталинградской битвы» // Корольков Юр. В Германии после войны. М., 1951. С. 375. Мотив помощи в обслуживании тракторов становится одной из постоянных тем, которая воспроизводилась позже и авторами из ГДР: «На заводе сельскохозяйственного оборудования в Карштадте стояли на ремонте тракторы К-700 советского производства. Каждый час простоя на ремонте этих богатырей мощностью в 220 лошадиных сил обходится очень дорого. Опыта по ремонту и эксплуатации К-700 нам недоставало. Что же в этой ситуации предприняли карштадские члены ССНМ? Они отыскали восемь комсомольцев, военнослужащих одного советского подразделения, которые у себя дома, на Украине и на Дальнем Востоке сидели за рулем К-700. Товарищеский обмен опытом и взаимовыручка завершились тем, что тракторный цех был объявлен молодежным объектом» // ССНМ - гвардия молодых. М., 1973. С. 38. Как видно из данного отрывка, инициатива исходит уже не от советской стороны, а от членов ССНМ. Но результат предполагается такой же – получение экономического эффекта плюс улучшение советско-гдровского сотрудничества.

[19] Там же, С.20. Советизация восточногерманского общества - это тема для дальнейших исследований. Здесь можно найти много примеров - и не только в сфере политики и экономики, но и культуры. Так, например, киносеансы в 1960-х гг. строились по советскому примеру: сначала показывался так называемый „Kulturfilm“ (научно-популярный фильм до 30 мин), потом шел Wochenschau „Der Augenzeuge“ (киножурнал „Свидетель“, или демонстрировался аналог советского сатирического киножурнала „Фитиль“ – „Das Stacheltier“ - колючка), а затем, наконец, сам художественный фильм // Комлев Н. Deutsches Heute in Gespräch. Москва, 1961. С.213. См. также: Deutsch. Ein Lehrbuch für Ausländer. Teil I. Leipzig.,1965. S.25. Вместе с тем сильное влияние советской политической и экономической системы не находило адекватного воплощения в языке. По подсчетам известного западнгогерманского лингвиста и литературоведа проф. Х-Д.Шлоссера, в экономическом языке ГДР можно обнаружить не более 13 % руссицизмов // Schlosser H-D. Die deutsche Sprache in der DDR zwischen Stalinismus und Demokratie. Historische, politische und kommunikative Bedingungen. Köln, 1990. S. 72.

[20] Известный эпизод с матросом Железняком повторяется в несколко иной форме в ситуации 1945 г: „В городе Шверине шло в театре заседание эсэсовцев. Ничего не подозревая,они обсуждали мероприятия по обороне города. Но в тот момент, когда эсэсовцы подняли руки за предложенную местным гаулейтером резолюцию, в театр ворвался с группой автоматчиков Иван Шубин. - Заседание считаю закрытым, - скомандовал он опешившим эсэсовцам. Эсэсовцы как сидели, так и остались сидеть с поднятыми руками“ // Макаренко Я. Белые флаги над Берлином. М., 1976, с.9.

[21] «Соорудив порт в Ростоке, Германская Демократическая Республика смело «прорубила» ворота в мир, полновластно вышла на просторы балтийского моря, решительно открыла пути для плавания на мировых морских и океанских путях» // Макаренко ЯЧ. Белые флаги над Берлином. М., 1976, с.255. Прием аналогизирования применяется и для обоснования возможности партнерских отношений между городами СССР и ГДР: «Ленинград и Дрезден сблизили трагические события военных лет: Ленинград пережил жестокую многомесячную блокаду, Дрезден в одну ночь был превращен англо-американской авиацией в груду развалин. Однако больше всего сблизили города на Неве и Эльбе мужество и жизнелюбие граждан, восстановивших и приумноживших их красоту» // Степанов Л. Новые легенды Гарца. М., 1969. С. 20. Однако данный прием может быть использован и для аргументирования совершенно противоположной позиции: в западногерманском идеологическом дискурсе при обсуждении темы блокады Ленинграда   время от времени всплывает тема блокады Советским Союзом Западного Берлина в 1948 г., которая (блокада) изображается как поставившая эту часть Берлина на грань голодной смерти. Тем самым как бы уравнивается блокада Ленинграда и блокада Западного Берлина. 

[23] Это нашло свое воплощение в рассказах, во-первых, про снабжение продовольствием населения оккупированного Берлина и других населенных пунктов, во-вторых, в рассказах про помощь немецким военнопленным (русские женщины и солдаты, дающие хлеб военнопленным). Мотив сострадания и «оделения хлебом» встречается и в воспоминаниях немецких солдат. См., например: Первый миг свободы. М.. 1975. С. 193.

[25] Корольков Ю. В Германии после войны. Записки корреспондента. М., 1951. С.16.

[26] Это проявлялось во всех сферах деятельности. Так, например, Г. Вайс, работавший в СВАГ в газете «Tägliche Rundschau», отмечал: «На первых порах немецкие сотрудники были буквально сбиты с толку, они долго не могли понять: почему мы так откровенно и беспощадно критикуем самих себя, невзирая на лица и ранги, в присутствии немецких сотрудников?» // Вайс Г. Утром, после войны. М., 1984. С. 237.

[27] Абызов В., Брок Г. ГДР: будни и праздники. М., 1984. С. 10-11. О том, какие негативные чувства испытывали советские солдаты и офицеры, напишет Г. Вайс спустя 29 лет после окончания войны: «Поездка по Берлину взволновала нас еще и по другой причине. Что скрывать, мы не забыли - не могли забыть - ту пору, когда каждый из нас ненавидел этот город» // Вайс Г. Утром, после войны. М., 1984. С. 227. На основе данного и многих других подобных ему высказываний возникает предположение о том, что данная модель самопреодоления, служившая манипулятивным целям во внутриполитическом аспекте, во внешнеполитическом оказывалась эффективным средством адаптации советских военнослужащих к сложным реалиям послевоенной Германии.

[28] Копелев Л.З. Хранить вечно. М., 1990. Отметим, что дилемма отношения к поверженному противнику и ее интерпретация является постоянной проблемой в российско-германских исторических интерпретациях. Если советская пропаганда делала упор на гуманизм советских солдат и офицеров, не обсуждая проблемы мести немцам в конце войны, то сейчас маятник качнулся – и официальные западногерманские версии конца войны начинаются с рассказов о миллионах изнасилованных советскими солдатами немок (например, экспозиция в Форуме современной истории в Лейпциге).

[29] Хонеккер Э. Всемирно-историческая победа во имя мира и счастливого будущего человечества // Правда, 7.05. 1985. 

[30] Иванов Н.К. Встречи в ГДР. М., 1985. С.21.

[31]Хонеккер Э. Всемирно-историческая победа во имя мира и счастливого будущего человечества // Правда, 7.05. 1985. 

[32] Германская Демократическая Республика. Справочник. М., 1979, С. 40.

[33] Абызов В., Брок Г. ГДР: будни и праздники. М., 1984. С.24. Во многих публикациях в большей или меньшей мере воспроизводится обращение к опыту ГДР: «…Сейчас... улучшаем мы и работу такси (в Москве – С.В.). В этой связи весьма полезен опыт братской страны по привлечению к обслуживанию населения владельцев личного авто транспорта» // Правда, 26.02.1987. С.4.

[35] Иванов Н. Встречи в ГДР. М., 1985, с.3.

[36] Подключников М. «Фортшритт» - значит прогресс // Правда, 4.07.1988. С. 5.

[39]Осинский И. Бережет ли пфенниг марку // Правда, 25.05.1989. С. 5. Далее автор пишет уже более откровенно: «Особо стоит, пожалуй, сказать об отношении в ГДР ко вторсырью. Откровенно говоря, не приходилось видеть здесь шумных кампаний, яростных дискуссий в прессе - вроде того, как добиться, чтобы выдаваемые за сданную макулатуру талоны на дефицитные книги сами не превращались в макулатуру» // Там же.

[40] Лейпцигский врач и педагог Даниэл Готлиб Шребер (1808-1861) являлся инициатором и основателем своеобразного «садового движения». Стремясь к улучшению быта рабочих, он ратовал за создание так называемых «Kleingarten» (маленьких садов или, скорее, садовых участков) в пригородах больших городов. В 1852 г. он создал близ Магдебурга первый сад для детей рабочих, а в 1870 г. основал в Лейпциге первую садовую колонию.

[41] Иванов Н Встречи в ГДР. М., 1985. СС. 183-191.

[42] Абызов В., Брок Г. ГДР: будни и праздники. М., 1984. С. 92-93.

[43] Там же, С.94. Мы не затрагиваем вопросы культурного сотрудничества, но здесь также воспроизводились некоторые скрытые проблемы советско-гдровских отношений. Вот лишь один из примеров: повествуя о фестивале Генделя в Галле в 1988 г., автор статьи пишет:»Когда мы рассказали в галльской ратуше, что в Ленинграде уже трижды проходил фестиваль «Невские хоровые ассамблеи», что в программах его звучит русская хоровая музыка, начиная с XI века, просвещеннейший человек доктор Мейер сказал, что для него это- откровение. Хотелось крикнуть: боже, покарай нас за скромность! Она – не что иное, как небрежение к огромной и прекрасной хоровой культуре собственного народа. Эта культура обязана стать достоянием человечества. Вернее, мы обязаны сделать ее таковой. Больше некому» // Горчакова Э. Фестиваль в Галле: взгляд со своего берега / Советская культура. 1988, 9.07. с.8. Как видно из приведенной цитаты, исходная ситуация незнания русской культуры сохраняется, но автор возлагает ответственность уже не на восточных немцев, а на соотечественников.

[44] Мы оставляем в стороне вопрос о пребывании на завоеванной территории как о своеобразном – военном - туризме. В 1945 г. советские войска, вступившие на территорию Восточной Германии, также – в большей или меньшей степени - испытали культурный шок при встрече с немецким образом жизни и труда.