§1. Онтологическое ядро и исторические изменения деструкции

Основываясь на идее Фрейда о противостоянии Эроса и Танатоса, Маркузе видит глубинный источник деструктивности в самой природе человека. В ней заложена потребность разрушения. Процесс жизни организма, в том числе и социального организма, представляет собой взаимодействие двух основных инстинктов - Эроса и Танатоса. В своем проявлении эти инстинкты сталкиваются с окружающей средой, которая слишком бедна для их непосредственного удовлетворения. Инстинкт смерти принуждается служить инстинкту жизни, но сохраняет свою энергию, которая проявляется в качестве социально полезной агрессии (совесть, мораль) и обеспечивает общественное подчинение инстинктов. Маркузе экстраполирует фрейдовский дуализм человеческой природы на всю индустриальную цивилизацию, доказывая, что не только творческое начало, но и потребность в разрушении легли в фундамент западного общества, что выразилось в форме принципа господства.

Развивая идеи Хоркхаймера и Адорно, Маркузе в ходе исследования принципа господства выявляет онтологические свойства социальной деструкции: универсальность, аксиологическую нейтральность, позитивность, амбивалентность.

Об универсальности деструкции Маркузе говорит следующее: «страдание, насилие и разрушение суть категории как природной, так и человеческой действительности, беспощадного и бессердечного мира»[1], то есть  мир изначально уже содержит в себе разрушительное начало.

Акцентируя свойство аксиологической нейтральности деструкции, Маркузе, на наш взгляд, отходит от абсолютно негативной оценки деструкции, данной Адорно и Хоркхаймером. Деструктивный вектор задает сама цивилизация, которая «содержит семя разрушения, превращающее добро в зло и наоборот»[2]. Подвижная энергия инстинктов, нейтральная сама по себе, способна объединиться с продуктивными или разрушительными побуждениями. Общность природы инстинктов смерти и жизни может обладать позитивными и негативными характеристиками: «неуправляемый Эрос так же губителен, как и его неумолимый двойник - инстинкт смерти»[3]. Перевес деструктивной тенденции происходит вследствие специфики социальной организации и регулируемости общества. Для индустриальной цивилизации, считает Маркузе, характерно такое социальное устройство, которое сознательно поощряет проявление деструктивных сил. Таким образом, изначально нейтральная деструкция приобретает отрицательную смысловую окраску только в соотношении с производительностью: доминирование над созидательными процессами должно вести, по мнению Маркузе, к осознанию деструкции как негативной.

Следующий логический шаг Маркузе – это утверждение, что существует позитивность (целесообразность[4]) деструкции. Полнота мира заключается во взаимодействии деструктивного и продуктивного начал, а созидание, рождение оборачивается непременным разрушением чего-либо. Маркузе, солидаризируясь с З. Фрейдом, подчеркивает, что Эрос создает культуру в борьбе с инстинктом разрушения. Цивилизация, таким образом, оказывается продуктом Эроса, она создается «принудительным переключением на социально полезные виды деятельности и самовыражения»[5] энергии либидо. Деструктивное начало выступает противовесом и стимулом для созидания и творчества. Поэтому частичная деструкция осознается как позитивная тогда, когда она необходима и неизбежна для дальнейшего развития целого - общества.

Четвертое свойство, вбирающее в себя все предыдущие, заключается в амбивалентности деструкции, в диалектике продуктивности и деструкции. Маркузе, придерживаясь диалектического подхода, утверждает, что существование людей и вещей в мире «пронизано противоречивыми отношениями, так что любое конкретное содержание может быть развернуто только благодаря переходу в свою противоположность…все содержание в целом представляет совокупность всех противоречивых отношений, которые в нем предполагаются»[6]. История человечества, процесс жизни представляется им как слияние и распадение двух основных начал, как столкновение Эроса и Танатоса, процесс строительства и разрушения культуры.

Исходя из утверждения амбивалентности деструкции, Маркузе считает главным не различие деструкции и производительности, а то, как под воздействием цивилизации они переплетаются, превращаются друг в друга: «отношение между свободой и репрессией, производительностью и деструкцией, господством и прогрессом есть принцип цивилизации»[7]. Следовательно, деструктивные тенденции соответствуют принципу функционирования западной цивилизации, поскольку являются закономерным проявлением ее природы.

Если мы сравним онтологические свойства деструкции, обозначенные Маркузе, с идеями Гегеля и Ницше, то обнаружим значительное сходство. Прототипами вышеперечисленных свойств деструкции[8], являются аналогичные аспекты, которые можно обнаружить в понятии гегелевской негативности и в ницшевском принципе жестокости. Однако Маркузе, подобно Хоркхаймеру и Адорно, трактует позитивность/необходимость с гуманистической позиции. Франкфуртцы признают неизбежность деструкции, поскольку созидание непременно сопровождается разрушением. Однако они не оправдывают человеческие жертвы, тем более что целостность мира для них является ценной благодаря внутреннему смыслу, таинственности бытия, а не за счет внешнего прогресса.

Формы и потенциал деструкции зависят от конкретики социально-исторического мира и устанавливаются через систему общественных институтов (политики, права, морали и т.д.). Поэтому в разные эпохи проявления деструкции различны.

Маркузе выделяет три периода человеческой истории: прошлое - доиндустриальное общество, настоящее - индустриальное (технологическое, одномерное) общество или репрессивная цивилизация и будущее - постиндустриальное общество умиротворенного существования или нерепрессивная цивилизация. Главное отличие между этими периодами состоит в различных формах реализации принципа реальности. Для общества прошлого характерен принцип господства, в индустриальном обществе действует принцип производительности, принцип удовольствия соответственно предназначен для постиндустриального общества.

С точки зрения Маркузе, единственно возможный принцип организации дотехнологического общества – это порядок господства, необходимый для выживания на тот момент: «Первобытная орда - это временно действующая группа, единство которой основывается на подчинении порядку определенного типа. Поэтому можно предположить, что патриархальный деспотизм, установивший этот порядок, был «рациональным» в той степени, в какой ему удавалось создать и сохранить группу, то есть воспроизводство целого и соблюдение общего интереса»[9]. История господства начинается с необходимой монополизации власти и удовольствия[10].

Дальше Маркузе развивает идущий от «Диалектики Просвещения» мотив противопоставления человека и природы как предпосылки возникновения деструкции: человек обособляется от природы по необходимости, в силу жестких условий выживания. Отделившись от природного мира, он вынужден отказаться от роли природного существа, и превращает себя в инструмент производства. Эта трансформация, исторически неизбежная в скудной и враждебной окружающей среде, заставляет людей подавлять и преобразовывать свои инстинкты, и руководствоваться принципом господства.

Следовательно, дотехнологическое общество, с одной стороны, построено на необходимом и в определенной степени соразмерном противостоянии человека и мира. Но, с другой стороны, доиндустриальный мир – это мир человека, живущего по органическим (естественным) законам, в единстве с окружающей действительностью, где «человек и природа еще не были организованы как вещи и инструменты»[11]. В доиндустриальном обществе человек и пространства окружающего мира (водоемы, небо, космос) сосуществуют гармонично. Постепенно человек, осваивая пространства, подавляет, поглощает, уничтожает их изначальную структуру, и «эти пространства утрачивают свой характер пространства, противостоящего человеку»[12]. Они становятся продолжением его вещественного тела, и само тело человека становится придатком техники.

Для организации доиндустриального общества, убежден Маркузе, характерна бытийность в противовес технологичности индустриальной цивилизации. В доиндустриальном обществе еще сохраняется и обладает ценностью уникальность, единичность и личности, и вещи, и «только технология превращает человека и природу в легко заменяемые объекты организации»[13]. С преобразованием доиндустриального общества в технологический социум культура трансформируется в цивилизацию. Другими словами, развитие общества приобретает репрессивно-деструктивную окраску.

Дотехнологическое общество, считает Маркузе, в полной мере обладает эстетическим измерением. Истинное искусство «сохраняется на протяжении девятнадцатого века и входит в двадцатый, претерпевая при этом демократизацию и популяризацию»[14].

Поскольку доиндустриальное общество по необходимости основано на господстве и определенная степень деструкции способствует сохранению и воспроизводству данного общества, то такое необходимое подавление и деструкция находятся в соответствии с уровнем благосостояния и удовлетворения потребностей. Здесь деструкция является не только оправданной, но и целесообразной, так как предотвращает застой социального развития и способствует обновлению. Необходимая репрессия в доиндустриальном обществе привела тому, что определенные (самые активные, или статусные) группы общества обрели экономические и политические права и свободы.

Принцип господства в концепции Маркузе распадается на три аспекта: - - господство человека над самим собой, над своей внутренней природой посредством подавления инстинктов;

- социальное господство и контроль общества над индивидами;

- господство как овладение природой в процессе развития науки и техники.  

      Получается, что все в мире находится в тройном подчинении. Философ отмечает, что принцип господства является общим для любого периода развития человечества: «несмотря на все исторические изменения, господство человека над человеком в социальной действительности по-прежнему есть то, что связывает дотехнологический и технологический Разум в единый исторический континуум»[15]. Однако при трансформации общества в технологическую рациональность господство, игнорируя интересы целого, превращается в самоцель. Маркузе выявляет специфику господства ради господства, продолжая тезис, идущий от «Диалектики Просвещения»: степень репрессии не уменьшается, хотя, по мнению Маркузе, должно быть иначе - чем выше уровень развития цивилизации, тем ниже степень необходимой репрессии для продуктивного развития социума.

В своей концепции социальной деструкции Маркузе конкретизирует идею Хоркхаймера и Адорно о соотношении деструкции и рациональности. Он справедливо отмечает относительность деструктивного характера рациональности, изменяющегося в соответствии с доминирующей исторической установкой. Поэтому выделяются такие недеструктивные типы рациональности, как дотехнологический и посттехнологический, способствующие умиротворению жизни. Парадоксальность анализируемого Маркузе одномерного общества заключается в том, что «в ходе своего развития оно изменяет отношение между рациональным и иррациональным. В сравнении с фантастическими и безумными сторонами его рациональности, сфера иррационального превращается в дом подлинно рационального – тех идей, которые могут способствовать искусству жизни»[16]. Поэтому определяющим фактором социальной деструкции становится технологическая рациональность. Последняя освобождается от контроля человека и сливается с производительностью. В результате технологическая рациональность становится иррациональной, что обуславливает внутреннее противоречие цивилизации.

Таким образом, Маркузе не просто фиксирует наличие социальной деструкции, но выявляет в ходе анализа онтологических свойств историческую необходимость возникновения данного феномена, способствующего выживанию социальных групп доиндустриального периода, основанного на принципе господства. Помимо онтологических свойств деструкции, Маркузе подчеркивает изменчивость деструкции, которая проявляется в различных исторических формах и зависит от главенствующего принципа реальности.