§ 2. Неизбежность самодеструкции просвещенного мира
Тема познания как источника деструкции логически приводит к проблеме взаимосвязи деструкции и рациональности. Хоркхаймер и Адорно считают, что «практическая тенденция к самоуничтожению присуща рациональности с самого начала»[1], Поэтому Просвещение, в основе которого лежит рациональное отношение к миру,характеризуется прежде всего саморазрушением.
Процесс саморазрушения европейской цивилизации инициируется и основывается на противостоянии Просвещения и мифа. Их диалектика, как обстоятельно доказывают авторы, приводит к самоотрицанию Просвещения, к его неизбежной трансформации обратно в миф. Таким образом, самодеструкция просвещенного мира является следствием радикальной критики мифа, которая в итоге подвергла рационализм такому же разрушению средствами, используемыми самим разумом. Так, Хоркхаймер и Адорно от анализа фактов приходят к идее теоретической деструкции, которая экстраполируется на социальные процессы.
Одним из аспектов самодеструкции становится мотив жертвы, самоотречения. Эта идея перекликается с тезисом Ницше о самоуничтожении и жертвенности субъекта жестокости[2], рассмотренного нами во втором параграфе первой главы. Анализируя практику жертвоприношения, Хоркхаймер и Адорно проясняют необходимость самодеструкции как условия для выживания и самосохранения Просвещения. Жертвоприношение становится способом коммуникации с окружающим миром, попыткой воздействия жреца на природу, который «выторговывает»[3] взамен жертвы какие-либо условия жизни или саму жизнь. Далее происходит секуляризация этого ритуала в «схему рационального обмена, в некое мероприятие человека, имеющего своей целью порабощение богов»[4], то есть окружающего мира.
Рациональное отношение к миру в ходе развития урбанистической техногенной цивилизации, по мнению Хоркхаймера и Адорно, способствует разрыву человека и природы: все более явным становится отсутствие эквивалентного обмена между человеком и окружающим миром. Просвещенческая «интерпретация природы как ни на что не направленной позволяет манипулировать ею и использовать как нечто чуждое человеку»[5]. Человек все больше и больше оттесняет, изгоняет природу из своей цивилизации, заменяя ее техническими и технологическими средствами, благодаря которым он использует ресурсы природы. Франкфуртцы пишут: «История цивилизации есть история интроверсии, становления интровертивной жертвы. Другими словами: история самоотречения. Этот процесс развертывается в контексте ложного общества. В нем каждый является слишком многим и оказывается обманутым. Но такова общественная необходимость, что тот, кто хотел бы уклониться от универсального, неравного и несправедливого обмена, но не отказаться от него, так что доведись ему, сразу ухватил бы себе неурезанное целое, тем самым как раз потерял бы все, даже тот скудный остаток, который гарантируется ему самосохранением. Все требует избыточных жертв»[6]. Впоследствии массовое общество облегчает задачу индивиду, поглощая его индивидуальность, поэтому жертвовать ему уже нечем, но при этом он лишается возможности полноценной жизни.
Несправедливость или точнее неэквивалентность обмена выражается в том, что отношения человека и природы строятся на обмане: «До тех пор, пока единичный приносится в жертву, до тех пор, пока жертва включает в себя противоположность коллектива и индивидуума, до тех пор обман остается объективно соположенным в жертве».[7] Хоркхаймер и Адорно метафорически это показывают на примере хитроумного[8] Одиссея, обманывающего природу (в виде мифологических существ) через различие между словом и вещью, делом[9]. Одиссей, как отмечает В.Н. Телегин, «выступает прежде всего носителем буржуазного духа расчетливости. Одиссей оказывается, с этой точки зрения, не менее буржуазен, чем Робинзон или современный бизнесмен. Ибо суть рациональности состоит прежде всего в том, чтобы обмануть, перехитрить природу, стать ее господином»[10]. Франкфуртцы умело используют методологический подход презентизма: анализируют Одиссея как современного человека с исторических позиций ХХ века, что позволяет дать новые трактовки этому образу. Хитрость, обман – рациональное противление для обреченного позволяет избежать быть обреченным. Авторы «Диалектики Просвещения» говорят, что Одиссей, просчитывая свою возможную участь, лишает силы силу, которая направлена против него. Одиссей через обман возвысился до уровня самосознания. Так главным оружием разума становится обман.
В результате того, что франкфуртцы показывают объективно наличествующие самодеструктивные процессы цивилизации, в «Диалектике Просвещения» прочитывается, на наш взгляд, три функции деструкции.
Во-первых, вступает в действие функция подчинения: происходит системное подчинение индивида обществу, так как степень освобождения от природы оборачивается социальным подавлением личности в превосходящей степени.
Во-вторых, с позиции телеологии обозначенного феномена, выделяется функция ориентации, так как деструкция задает вектор движения истории: «Властвующий дух, начиная с Гомера и кончая модерном, стремится проложить свой путь между Сциллой регрессии к простому воспроизводству и Харибдой необузданной исполненности всего и вся; он с давних пор привык относиться с подозрением ко всякой иной путеводной звезде, кроме звезды меньшего зла»[11]. Стремление к власти как основа деструктивной стратегии ведет к тому, что история человечества становится историей порабощения человека, т.е. движется в сторону увеличения деструкции.
Далее[2] Хоркхаймер и Адорно ссылаются на интерпретацию Ницше связи жертвы с обменом. (См. Хоркхаймер М., Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. - М.- СПб.: Медиум, Ювента,1997. – С.68). В целом о значительном влиянии Ницше на формирование критической платформы авторов «Диалектики Просвещения» свидетельствует то, что «в лекции 1963 г. Адорно сказал, что из великих философов на него больше всего повлиял Ницше, даже больше, чем Гегель. Это особенно интересно, так как обычно большинство членов Франкфуртской школы, к которой принадлежал Адорно, рассматриваются как находившиеся под влиянием гегельянско-марксистской традиции, из которой Франкфуртская школа и вышла». // Зоргнер С. Ницше и немецкие философы // Здравый смысл. - 2000. - N 3 (19). - С. 11. [3] Хоркхаймер М., Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. - М.- СПб.: Медиум, Ювента,1997. – С. 70. [5]Вершинин С.Е. Жизнь - это надежда: Введение в философию Эрнста Блоха. – Екатеринбург: Издательство Гуманитарного университета, 2001. – С.136. [6] Хоркхаймер М., Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. - М.- СПб.: Медиум, Ювента,1997. – С.75. [8] «Момент обмана в жертве является прообразом одиссеевой хитрости». //Там же, С.69. [9] Имеется в виду сюжет об Одиссее, проплывающем мимо острова сирен. Хоркхаймер и Адорно пишут про Одиссея: «Он соблюдает договор своего послушания и пока еще дрожит у мачты, готовясь низринуться в объятья погубительниц. Но он уже учуял ту лазейку в договоре, сквозь которую он ускользнет от его соблюдения при полном выполнении всех его статей. В праисторическом договоре не предусмотрено, обязан ли проплывающий мимо внимать пению сирен закованным или не закованным». //Там же, С.80. Обман природы анализируется также на примере встречи Одиссея и циклопа Полифема: «нужда заставляет Одиссея убедиться в наличии дуализма тем, что он на опыте узнает, что одно и то же слово способно означать различное. В силу того, что имя Udeis может приписать себе как герой, так и никто, первый обретает способность разрушить чары собственного имени… Одиссей открывает в словах то, что в развитом буржуазном обществе называется формализмом слов: их долголетняя услужливость оплачена их дистанцированностью от соответствующего, их наполняющего содержания тем, что дистанцируясь от любого возможного содержания, они относятся точно так же ни к кому, как и к самому Одиссею» //Там же, С.81. [10] Телегин В.Н. История после истории. «Диалектика Просвещения» Хоркхаймера и Адорно как утопия гуманного // Европа. Международный альманах. – Тюмень: Изд-во Тюмен. гос. ун-та, 2001. – Вып. 1. - С.169. [11] Хоркхаймер М., Адорно Т.В. Диалектика Просвещения. Философские фрагменты. - М.- СПб.: Медиум, Ювента,1997. – С.48.