Вместо заключения

     Выступая на конгрессе американских писателей в 1939 г., Блох охарактеризовал свое положение и положение многих других эмигрантов: изгнанные с родины не лишились корней и потому едва прижились на чужбине. Немецкие беженцы находятся в промежуточном состоянии, они живут, так сказать, на границе. Но, добавляет Блох, точно в таком же промежуточном состоянии находятся все люди – все живут на границах. Яркий пример – эпоха после 1918 г., граница между старым и новым, в которое еще надо перейти. Такое состояние — своего рода эмиграция из до сих пор привычного[i].   

      Подобный диагноз можно, однако, отнести и к самому Блоху. Вся его жизнь — это пребывание между политическими системами, идеологиями, философскими концепциями. Он сам выбрал себе место между капитализмом и социализмом, между прошлым и будущим, между марксизмом и гегельянством. Символично и то, что государство, которое он выбрал для себя после эмиграции – ГДР – тоже было своеобразным промежуточным продуктом. Примечательно, что Блох не отождествлял себя полностью ни с каким государственным образованием, теорией, политической организацией. В этом смысле, если оценивать значение Блоха в контексте русско-советской и русско-постсоветской истории, то он не только и не столько философ Октябрьской революции, на чем настаивает О.Негт, он скорее философ, который по своим принципиальным воззрениям близок русской ментальности и очень актуален с точки зрения углубленного понимания российской истории ХХ в.

 Блох ускользал из определенной концепции, как только пребывание в ней давало результат. Он ускользал, плодотворно соединяя несоединимое, захватывая с собой интересное.    Блох никогда не был человеком системы — ни политической, ни философской[ii]. Один из исследователей его творчества охарактеризовал эту особенность Блоха: ”Он не посвятил свою жизнь какой-либо цели, которая бы находилась вне его личности. В своем творчестве он приближался — на все более высоком уровне — к своим юношеским мечтам о свободе и приключении. Он оставался верен себе и никому не присягал на верность и лояльность”[iii]. Фрагментарность его политико-географической биографии сопровождалось непрерывностью и преемственностью творческих поисков. И в этом смысле относительно Блоха невозможно сделать никакого «заключения» - его философская концепция в новых исторических условиях приобретает и - можно быть уверенным – будет обретать все новые и новые смыслы. 

     Место Блоха в Между-Бытии, Промежуточности, онтологической маргинальности. Это выбор, обусловленный пафосом антистатики, сделанный сознательно, с пониманием тех трудностей и издержек, которые неизбежно возникают в дихотомическом мире. Блох принципиально несвоевременен или неодновременен современности. Он возрождает те традиции, которые в эпоху модерна и постмодерна казались устаревшими: философия тождества, прогресс, позитивность утопии. Подходя с позиции утопической онтологии к марксизму, Блох предлагает свой вариант модернизации марксизма, который соперничает с другими известными версиями неомарксизма. Вторгаясь на традиционную территорию религии - проблему надежды, Блох по-новому её интерпретирует и тем самым парадоксальным образом придает серьезный импульс развитию теологических исследований в этом направлении. 

 Принцип надежды, согласно Блоху, – это универсальный принцип устройства мира, то есть природы и общества, это принцип познания, выделение определенных сторон человеческого бытия при анализе событий, это мировоззренческий ориентир и, если угодно, идеологический критерий. Словом "Родина" заканчивается "Принцип надежды" Блоха, но не остановимо движение мира, человека в мире, человека вместе с миром.

Блох говорит про «Эрос стремления домой» как принцип Родины[iv], пафос его философии - это борьба против отчуждения, против холода мира и холода познания. Но это борьба, сопровождаемая сознаванием цели, возможности достижения этой цели благодаря тенденциям, имманентно присущим этому миру. Говоря блоховским языком, это трансцендирование без трансценденции.

 Если весь мир является большим экспериментом, то и судьба отдельного человека, тем более мыслителя, тоже есть эксперимент. Такой эксперимент, или самопровокация себя некоей идеей, требует большой убежденности в правильности своего пути. Блох доказал, что он не бродяга-анархист на извилистых дорогах бесконечного философского ландшафта. Он путник с чувством ответственности за судьбу человечества, следопыт, обнаруживающий в прошлом следы надежды, освещающий и сохраняющий их, он проводник в Будущее, не обещающий рая, но помогающий найти Тропу к возможному Счастью.